– Ну, если ты говоришь… Но смотри, ты врезаешься, пусть по своему тайному каналу, но уже в следующий момент мы сидим запертые в контейнере, будто в каком-то лимбе. Может, облако убило нас и мы сейчас мертвы.

– Нет. Это было «В поисках Годо». Мы просто в контейнере. Где-то окруженные водой, которая шумит снаружи, и все такое. С плохим питанием.

– В лимбе тоже может быть плохое питание.

– Матт, я тебя умоляю. Ты что, после четырнадцати лет совершенно не буквалистского мышления сейчас решил добить меня метафизикой? Я не уверен, что это вынесу.

Матт пожимает плечами:

– Ну, это так таинственно, только и всего. Очень таинственно.

Джеффу остается на это лишь кивнуть.

– Расскажи мне еще раз, к чему должна была привести твоя врезка.

Джефф выставляет перед собой руку для большей убедительности.

– Я собирался сделать метаврезку, чтобы с каждой сделки, проведенной на ЧТБ, по пункту отчислялось в оборотный фонд Комиссии.

Матт смотрит на друга:

– По пункту со сделки?

– Я сказал «по пункту»? Ну, наверное, по сотой части пункта.

– Если и так. Значит, у Комиссии в оборотном фонде вдруг должен появиться триллион долларов, который взялся неизвестно откуда?

– Это не настолько много. Всего несколько миллиардов.

– В день?

– Ну, в час.

Матт непроизвольно встает с места, глядя на Джеффа, – тот уставился в пол.

– И ты еще думаешь, почему они нас схватили?

Джефф пожимает плечами:

– Это может быть и из-за других моих дел, они, знаешь ли, может, впечатляют даже больше этого.

– Больше, чем воровство по несколько миллиардов долларов в час?

– Это не воровство, а перенаправление. В Комиссию все-таки. Такое вообще, может быть, происходит постоянно. И если так, кто это знает? Знает ли Комиссия? Это надуманные триллионы – деривативы, ценные бумаги, доли во всяких смешанных бондах. Если бы кто-то врезался, если бы врезались постоянно – никто бы не узнал. Просто какие-то счета в налоговой гавани немного бы выросли, и никто бы даже ухом не повел.

– Тогда зачем ты это сделал?

– Чтобы предупредить Комиссию, что такое может произойти. И может, заодно ее профинансировать, чтобы там они смогли разобраться с этой фигней. Нанять кого-нибудь из хедж-фондов, придать закону силу. Создать какого-нибудь шерифа, если на то пошло!

– Так, значит, ты хотел, чтобы они там, в Комиссии, заметили.

– Наверное. Да, хотел. Комиссия – да. Я ведь чего только не делал. А заметили, может, вовсе и не это.

– Не это? А что еще ты делал?

– Устранил все те налоговые гавани.

Матт пристально смотрит на него:

– Устранил?

– Я изменил список стран, куда запрещено отправлять средства. Знаешь же, есть десять стран – спонсоров терроризма, куда нельзя переводить деньги? Так вот, я добавил к этому списку все налоговые гавани.

– Типа Англии?

– Все.

– И как теперь должна работать мировая экономика? Деньги же будут перемещаться, если не будет этих убежищ.

– Так не должно быть. Убежищ не должно быть.

Матт вскидывает руки:

– А еще что ты сделал? Если не секрет, конечно.

– Добавил Пикетти[58] в Налоговый кодекс США.

– В смысле?

– Ввел резкий прогрессивный налог на основные средства. Чтобы все основные средства в США облагались налогом по прогрессивной ставке и она доходила до девяноста процентов для всех хозяйств, имеющих свыше ста миллионов.

Матт делает несколько шагов и садится на свою кровать.

– То есть это как… – Он делает рукой режущее движение.

– Это то, что Кейнс[59] называл «эвтаназией рантье». Да. Он ожидал, что так будет, еще два века назад.

– А разве он не говорил еще, что большинство якобы самых умных экономистов – идиоты, работающие по идеям, придуманным сотни лет назад?

– Что-то такое было, да. И он был прав.

– Да, но сейчас ты занимаешься тем же самым?

– Это казалось хорошей идеей в свое время. А Кейнс времени не подвластен.

Матт качает головой.

– Обезглавливание олигархии – еще это так называют вроде? В смысле, гильотина, да?

– Только в отношении денег, – говорит Джефф. – Им отнимут не голову, отсекут только деньги. Избыточные деньги. У каждого останутся последние пять миллионов. Пять миллионов долларов – это же достаточно, да?

– Денег никогда не бывает достаточно.

– Так только говорят, но это неправда! Через некоторое время ты уже покупаешь мраморные стульчаки и летишь на частном самолете на Луну, пытаясь потратить лишние деньги, но на самом деле все, что ты за них получаешь, – это телохранители, бухгалтеры, чокнутые дети, бессонные ночи и кислотная отрыжка! Если их чересчур много, это становится проклятием! Как прикосновение Мидаса[60].

– Этого я не знаю. Надо попробовать на себе, чтобы узнать. Я бы вызвался на пробу, потом бы тебе сообщил результат.

– Все так думают. Но пользу от избыточных денег никто не получает.

– Польза есть. Они раздают деньги, делают добрые дела, хорошо питаются, развиваются.

– Ничуть. Они нервничают и сходят с ума. А их дети и того хуже. Нет, это для них одолжение!

– Обезглавливание – вот уж одолжение так одолжение! Люди в очередь выстраиваются под гильотиной. Пожалуйста, пропустите меня вперед! Рубаните мне здесь!

Джефф вздыхает:

– Я думаю, со временем мир это поймет. Люди увидят, что в этом есть смысл.

– Когда все эти головы покатятся, они повернутся друг к другу лицом: «Эй, вот здорово! Какая классная идея!»

– Еда, вода, кров, одежда. Все, что нужно.

– У нас это и здесь есть, – указывает Матт.

Джефф снова вздыхает, еще тяжелее.

– Это не все, что нам необходимо, – не унимается Матт.

– Это казалось хорошей идеей!

– Но ты сам рассказал. Да это и невозможно скрыть. Это как нарисовать где-нибудь граффити.